Мало в Норильске найдется людей, кому незнакомо имя Хагажеева. Даже сейчас, спустя много лет, после того как он покинул город, его уважают и помнят.
Формально Хагажеева следовало бы причислить к так называемым красным директорам – руководителям, чье становление прошло в советские годы, в условиях плановой экономики. Предполагается, что советский опыт хозяйствования в условиях рынка непригоден, и слова «красный директор» обозначают не столько принадлежность к поколению, сколько отсталость от времени, косность, нежелание или неумение работать в изменившихся условиях.
Однако к Джонсону Хагажееву это никакого отношения не имеет. Несмотря на то что его трудовой путь и становление стиля руководства пришлись на годы советских пятилеток, личность сложилась совсем иная. Он с самого начала был ярким, бурным, ни на кого не похожим, с самого начала умел в случае необходимости рискнуть и взять на себя ответственность за результаты, умел не только спрашивать с подчиненных, но и предложить им максимально достойные условия и оплату труда.
Хагажеев родился 27 января 1940 года в Кабардино-Балкарии, в поселке Нартан недалеко от Нальчика. В 1961 году окончил Северо-Кавказский горно-металлургический институт в городе Орджоникидзе (ныне – Владикавказ). В Норильск, как многие тогда, попал по распределению.
В многочисленных интервью Джонсон Талович вспоминал, как молодым инженером-металлургом приехал покорять северный город – в коротеньком осеннем пальтишке и с большим, но пока что пустым чемоданом. Даже в гостиницу его с парадного входа не пустили – отправили с черного в общежитие. На первую свою зарплату молодого специалиста впервые от души наелся сгущенки – в послевоенном детстве и в голодном студенчестве о такой роскоши он мог только мечтать.
Но настроение было боевое, и цели были поставлены четкие: жениться на блондинке, купить «Волгу» и получить квартиру. И Норильск, положа руку на сердце, был в то время одним из немногих мест в СССР, где можно было всего этого достичь и в довольно сжатые сроки. Но работать для этого приходилось много, честно, а нередко и просто тяжело.
«В Норильск всегда стремилось много народа, – вспоминал он позже. – Норильск привлекал всех – и хороших, и плохих. Но тяжелые условия жизни становились как бы естественным отбором, и из десяти приехавших оставались в лучшем случае трое. Но эти трое и по уму, и по способностям стоили десятерых. И я вцепился в Норильск понимая, что если во мне есть что-нибудь стоящее и я кем-то могу стать в жизни, то это может произойти только в Норильске».
Карьера Хагажеева – образцовая карьера производственника. Он честно прошел все ступени, начав даже не с инженерной должности: работал плавильщиком на Медном, мастером, старшим мастером, замначальника и начальником цеха.
Карьера бодро шла в гору, потому что быстро стал заметен управленческий талант Хагажеева, умение находить общий язык и с работягами, и с инженерами, и с начальством. Особенно хорош он был в кризисной ситуации, когда требовалось мобилизовать все усилия коллектива для достижения цели.
«Так уж сложилось, что мне доставались самые «заваленные» участки или меня ставили на «прорыв». То есть ситуации всегда были неординарные. И закалка на выживание началась у меня с очень молодого возраста. Например, когда объемы производства прямо зависели от агломерационной фабрики, меня туда и отправили «разгребать» и поднимать фабрику. Потом был Никелевый завод, потом Медный, потом «Надежда». Конечно, за время работы бывало всякое. Бывали моменты, когда руки опускались, хотелось сесть и чуть ли не зареветь от отчаяния. Но я всегда понимал, что за мной производство, люди. И если я только посмею дрогнуть, то тогда все, конец. Я просто не мог позволить себе никакой слабости. Приходилось стискивать зубы и идти вперед. Было много тяжелых, порой трагических случаев: и пожары, и чрезвычайные ситуации, и гибель людей. Но я всегда знал, что в таких ситуациях надо быть собранным и спокойным, идти медленно, не ускоряя шаг, со спокойным выражением лица, уверенно, так как кругом люди, все смотрят на тебя, и твоя паника может превратиться в панику общую, что в условиях Норильска вообще никогда нельзя допустить».
Вспоминая о молодости, о первом опыте руководства, Хагажеев уверенно называет трех человек, которых считает своими учителями в жизни и в работе. Это Юрий Жеребцов, тогдашний директор аглофабрики («Воспитывал он меня жестко. То назначал, то снимал. Но разглядел во мне «настоящего меня» и в конечном итоге выделил и поддержал»). Директор комбината в 1973–1988 годах Борис Колесников («Могу откровенно сказать: он меня любил. Наверное, за мою «ни на кого не похожесть», необузданность и непокладистость. Он умел направлять мою бурную энергию на мирные цели»). И конечно, легендарный Владимир Долгих, директор комбината в 1960-х, после – секретарь ЦК; КПСС, депутат Верховного Совета СССР, Государственной Думы РФ, член Совета Федерации. Его Хагажеев называет «большим и главным учителем, учителем с большой буквы, учителем целого поколения норильчан».
Хагажеева любило и продвигало начальство, но при этом любили и уважали рядовые сотрудники. С ним рабочие не просто «давали план» и брали сверхплановые обязательства: они знали, что их усилия будут оценены – и не только благодарственным словом.
В 34 года Джонсон Хагажеев был назначен директором Медного завода. В эти годы на Медном был построен опытно-промышленный агрегат плавки в жидкой ванне – прообраз будущих печей Ванюкова, которые устанавливались там уже в 1980-х. При Хагажееве же завод получил и свой АБК. Да какой! Ничего подобного не было еще на комбинате. Да и на других предприятиях страны было таких немного. Сауны, комнаты обеспыливания, спортзал и бассейн, эксклюзивный дизайн интерьера и даже униформы для лифтеров. А главное, невероятный для советской действительности быткомбинат, предоставляющий 200 видов различных бытовых услуг! Коллектив АБК получил премию Совета министров СССР, а рабочие завода – беспрецедентный уровень обслуживания.
Тогда же на Медном Хагажеев внедрил новую форму работы – комсомольско-молодежные экипажи, обслуживающие плавильные агрегаты. О необычной и эффективной организации труда писали в столичных газетах и даже снимали документальные фильмы.
В 1981 году Хагажееву, как теперь принято говорить, пришлось принять настоящий вызов: его назначили директором Надеждинского металлургического завода. «Надежда» была гигантским проектом, имела даже статус всесоюзной молодежной стройки, но строилась трудно и долго – целое десятилетие. Даже когда в 1981 году сдали вторую очередь, оказалось, что вывести завод на проектную мощность будет не так-то просто. Назревал кризис – и разруливать его позвали Хагажеева. Не случайно, говоря о самых сложных моментах в трудовой биографии, Джонсон Талович вспоминает именно это время:
«В инженерном плане это, конечно же, запуск «Надежды», когда не пошел финский проект и пришлось практически заново разрабатывать и запускать технологический процесс».
События почти уже сорокалетней давности до сих пор в памяти не только самого Хагажеева, но и тех, кто работал с ним в те годы. Тогдашние соратники по сей день вспоминают Хагажеева не просто как хорошего руководителя – как настоящего лидера, яркого, сильного. Михаил Лапшин, замначальника производственного отдела НМЗ в интервью «Заполярной правде» вспоминал о тех временах:
«Мне довелось работать со всеми директорами «Надежды», начиная с Альберта Борисовича Воронова, но особенно мне запомнился Джонсон Талович. Может, оттого что я был очень молод и только начинал формироваться и как человек, и как специалист. Он был для меня огромным авторитетом, и я впитывал его науку, как губка. Он ставил перед работниками конкретную задачу и предоставлял все необходимое для ее выполнения. Но потом и спрашивал с работников по полной, и не дай бог тебе не исполнить обещанное. Ты для него переставал существовать как личность. Он был требовательным и очень целеустремленным, никогда не сдавался и всех нас вел за собой».
Лишь к 1985 году Надеждинскому заводу под руководством Хагажеева удалось преодолеть проблемы с проектом и выйти на плановую мощность. Каким способом?..
«В советское время реформаторство не приветствовалось, оно выходило за жестко установленные властью рамки. Но поскольку меня направляли «на прорывы», то и позволяли делать то, что для других было недозволенным никогда, – вспоминает Джонсон Талович. – Мне приходилось применять такие формы организации производства, такие формы стимулирования, которые как минимум на 15 лет опережали свое время. Приходилось добиваться результатов, успеха точно уж не стандартными для того времени методами. Наверное, в этом плане меня можно было бы назвать реформатором, опередившим свое время».
Именно за окончательный запуск «Надежды» Джонсон Талович в 1985 году получил почетное звание Героя Социалистического Труда. Следующей ступенью могла стать должность директора комбината, и он им стал. Правда, не в Норильске – Хагажеева, как уже признанного кризис-менеджера, перевели на руководство Балхашским горно-металлургическим комбинатом в Казахстан.
Вновь он вернулся в Норильск спустя десять лет. К этому времени случилось невероятное: Советский Союз распался. Распалась плановая экономика, распались десятилетиями налаживаемые связи, а Норильский комбинат сначала превратился в акционерное общество, а затем вошел в долгий и тяжкий кризис. Рабочим месяцами не платили зарплату, за налоговые долги описывали имущество предприятий и арестовывали готовую продукцию, в отсутствии платежей оказалось практически парализовано и городское хозяйство.
К руководству флагмана отечественной металлургии пришли совершенно новые люди – молодые московские финансисты, энергичные, дельные, легко ориентирующиеся в изменившейся экономической среде, но, к сожалению, еще не знающие производства и не представляющие, что значит руководить предприятием численностью с армию небольшого государства.
Разъяренные задержками зарплаты норильчане пришельцев первоначально приняли в штыки. Здесь привыкли к тому, что руководители вырастали на глазах у всего коллектива, проходили все ступени профессионального роста, днюя и ночуя в цехах, если было нужно. Таким доверяли, за такими шли.
В этих условиях новое руководство приняло лучшее из возможных решений: на должность заместителя москвича Александра Хлопонина пригласили Джонсона Хагажеева. И как будто не было десяти лет разлуки: он вернулся, и его ждали. Его знали и помнили в городе, его уважали профессионалы, и он был своим – тем самым, кто прошел всю норильскую трудовую школу, говорил на одном языке с работягами, понимал их проблемы и уважал требования.
И главное: он был идеальным кризисным менеджером. А в Норильске, безусловно, был кризис.
Хагажеев не просто выступил в роли посредника между новым руководством и коллективом комбината. Очень быстро он вновь взял на себя привычную роль лидера. При нем были погашены долги по зарплате, при нем началась программа переселения на материк старшего поколения. При нем потерявшиеся было в новом незнакомом мире рабочие люди снова почувствовали себя важными и нужными. При Хагажееве комбинат впервые за несколько лет увеличил производство, а у руля встала сплоченная команда, где наравне с опытными проверенными кадрами появились молодые талантливые специалисты.
Можно сказать, что в те годы Хагажеев совершил невозможное, сохранив для собственников их активы, а сотрудникам вернув самоуважение и уверенность в завтрашнем дне.
Отношение к нему в те годы сложилось такое, что в день своего рождения Джонсон Талович стремился покинуть город – желающих поздравить и лично выразить свое уважение собиралось столько, что это превращалось в настоящее паломничество, парализующее работу всех руководящих структур города и комбината. По сути, сформировался маленький норильский культ личности, хотя сам Хагажеев не только не прикладывал усилия к его созданию, но и очень это не одобрял.
После Норильска Джонсон Талович перебрался в Сочи. Правда, не на пенсию: там он занялся строительным и гостиничным бизнесом и продолжает поддерживать контакты с норильчанами. Он признается:
«Я никогда не отрывался от Норильска. Я живу с Норильском в душе».
(В статье использованы материалы журнала «Норильский никель»)